Пятница, 29.03.2024, 02:22
Сиреневый мир
Главная | Ее счастье - Форум | Регистрация | Вход
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Форум » Творчество » Фанфикшн: дописанные фики » Ее счастье
Ее счастье
JaneBennetДата: Воскресенье, 11.03.2012, 18:52 | Сообщение # 1
Наутилус
Группа: Друзья
Сообщений: 11
Награды: 5
Репутация: 0
Статус: Offline
Счастье…оно для Иден бывает разным. Бывает ярким и брызжущим, когда Чип и Адриана обнимают ее и хохочут, или дерутся с ней подушками, или вместе с ней вдохновенно рисуют, оставляя цветные пятна на ее руках и одежде.
Оно бывает тихим и нежным, когда они с Крузом сидят у детских постелек и вдвоем рассказывают сказку на ночь.
Оно бывает алым, страстным, когда они запираются в своей спальне и знают, что их не потревожат.
Оно бывает теплым и уютным, когда она приходит в дом родителей и становится все той же маленькой принцессой, которую нужно гладить по голове и целовать в лоб, как в ее детстве.
Оно бывает колючим и забавным, когда она шутливо переругивается с Мейсоном за общим столом, картинно выясняя, что же главный в управлении Кэпвелл Энтерпрайзис.
Оно бывает нелегким и долгожданным, когда в их отношения с Келли снова заглядывает солнышко сестринской любви – и остается там навсегда.
Оно бывает простым, с родным запахом детства, когда в Санта-Барбаре выдается очередной солнечно-счастливый денек, и она подставляет лицо солнцу и, улыбаясь, по-кошачьи жмурится.
Оно бывает торжествующим и по-хорошему гордым, когда ей удается воплотить в жизнь какой-нибудь свой особенно удачный бизнес-проект.
Оно бывает мягким и умиротворяющим, когда ей удается сеть и камина, укрыться пледом и потеряться на страницах любимой книги.
А еще оно бывает печально-светлым, кристально чистым. Счастье – драгоценность. Счастье – тоска. Счастье, перламутровой жемчужиной скрытое на дне раковины, которую она открывает едва дыша. Это бывает нечасто. Например, когда она долго стоит на ветру и смотрит туда, где море сливается с небом. Когда на случайной радиостанции в случайном кафе включают ту самую музыку. Когда она прикрепляет к костюму любимую брошь, в которой никто из близких не признает своего подарка - та как-то сама появилась среди ее украшений. Счастье, при появлении которого Адриана однажды спросила, почему мама такая грустная. А Иден ответила, что она не грустная, а просто очень счастливая. Подхватила свою девочку на руки и пошла домой. В другое счастье.
Потому что это сверкающее счастье – оно не должно быть видно никому.
От его сияния не слепнет только она.
И она снова осторожно закроет хрустальную раковину, чтобы потом еще и еще открывать ее, стараясь ни штриха не забыть в этом счастье, налюбоваться, надышаться им. Ее счастьем.
***
Счастье… Для Роберта оно бывало разным.
В двадцать с небольшим – беззаботным, сводящим с ума, кажущимся вечным – с соленым привкусом моря и аквамариновыми русалочьими глазами.
Пять лет оно было едва различимым, тусклым, как свет от старой лампы, прикрытой шалью – но он верил в него так неистово, сконцентрировав на нем все мысли, что год за годом свет этой лампы не угасал.
Еще пять лет оно было бесполезным, ненужным, насмешливым: счастье – игрушка, счастье – обман. Счастье – увидеть прекрасный сон о далеких днях. Счастье – напиться и забыть выражение ее лица, когда он окликнул ее в театре. И на какое-то время вытащить бриллиант их истории их грязи, отмыть его, любоваться им…чтобы, протрезвев, забросить еще дальше. Он больше не нуждался в счастье. По крайней мере, в это он отчаянно думал.
Но однажды счастье само решительно ворвалось к нему в кабинет, распахнуло окна навстречу весне и сказало: «Она вспомнит. Она любит». И он, проклиная себя за малодушие, рванулся к этому своему счастью, бриллиант которого стал теперь мастерски отточен искусным ювелиром и засверкал еще ярче. Счастье – быть рядом с Иден, наедине, видеть, как она улыбается тебе одному, словно дарит все сокровища мира тебе – единственному. Счастье – провести рукой по волнам ее волос, откинуть от лица – ее волосы всегда завораживали его. Счастье – вспоминать их любовь вместе и видеть, каким огнем загораются ее глаза. Счастье – иметь право утешить ее, когда она плачет. Счастье – слышать от нее «Я люблю тебя», и терять голову, и понимать, что она еще что-то говорит, словно оправдывается, но ее сияющие глаза утверждают другое – важны только эти три слова.

Сейчас в его жизни много другого счастья.
Бывает тихое и теплое, когда его жена мягко отодвигает отчеты и предлагает пойти ужинать. И он открыто улыбается ей, не прячась за масками, и он любит называть ее нежным словом «милая» - она и есть бесконечно милая. Да, не «любимая». Но она и не требует этого. Она не спрашивает о его прошлом и не рассказывает сама – только иногда, сидя у камина, они могут часами не произносить ни слова, смотря на огонь и думая каждый о своем. Но потом они встают и отправляются обратно в свой мир – спокойный и уютный. Его жена и правда ни на кого не похожа. Разве что…пожалуй, если бы Мейсон познакомился с ней, он сказал бы, что она чем-то похожа на Мэри.
Счастье бывает осторожное и выжидающее, он боится его спугнуть. Она ждет ребенка. Он любит положить ей руку на живот и ждать, пока малыш перестанет стесняться и осторожно толкнет его ножкой. Многие поздравляют его с будущим наследником. Он будет счастлив сыну.
Но еще больше он любит свою дочку. Красавицу дочку, совсем не похожую на Иден. У нее темные волосы и карие глаза, а еще она большая хохотушка и никого на свете так не любит, как своего папу. У нее миллион игрушек и даже свой пони, но больше всего она любит играть с ракушками на берегу. Когда Роберт заметил это в дочери, он был поражен. И теперь их двое – романтиков моря, слышащих в шуме волн обещание счастья.

И только иногда, когда дочка совсем заиграется в свои ракушки, рассказывая им на своем птичьем языке одной ей ведомые истории, он видит перед собой мечущиеся на ветру светлые длинные волосы и ясные глаза, наполненные любовью. Он помнит ее всю, до мельчайших черточек, помнит тембр голоса и искорки в глазах. Не такой, как в 79-м – совсем юной. Такой, как десять лет спустя – завершенным творением гениального мастера. Он помнит, как она вспоминала. Какой болью и каким счастьем отражался в ней каждый вспомненный миг. Как она расцветала под солнцем их юношеской любви. Он помни, как он целовал ее – и с какой затаенной страстью она отвечала ему. Он знает о ней все. Знает, что любила. Что любит. Что будет любить.
И он счастлив. Благодаря той, из-за которой он оказался в тюрьме. Той, одна мысль о которой спала его из тюрьмы. Той, из-за которой он стал одним из богатейших людей Америки. Той, благодаря которой это для него ничего не значит. Той, что, прощаясь с ним, заставила его зажить новой жизнью. Где ее не было – но только физически.

И, собирая дочкины игрушки, чтобы уйти с пляжа, он на секунду засматривается на безмятежную синеву моря и едва слышно выдыхает ее имя. Совершенное имя. Имя – мечту. Имя – счастье. И еще одно, такое страшное и счастливое слово - «люблю». И – странное дело – за километры отсюда, в Санта-Барбаре, Иден прижимает ладонью брошь на лацкане пиджака и выглядывает в окно, отвечая: «Твоя».

***
Счастье… Как и множество других вещей, для Круза это понятие было не таким уж сложным. Вот Иден как-то говорила, что у нее много видов счастья. А у него оно было одно – придти домой и увидеть там ее с детьми. Чтобы Чип радостно подбежал и запрыгнул на руки, а Адриана отчаянно дергала брата за ноги, чтобы тот скорее отпустил папу, и наступила ее очередь. Чтобы Иден расхохоталась, глядя на их возню. И чтобы – тоже в порядке шутливой очереди – подошла, легко поцеловала в щеку, стянула куртку, говоря, что он как раз вовремя. Чтобы они сели ужинать, и Чип забавно размазывал еду по тарелке, а Адриана, улучив момент, скормила ложку каши собаке, а Иден притворно сердилась и старалась прекратить это безобразие. А попутно рассказывала бы ему об их сегодняшних новостях: кто что нарисовал, кто чем ее насмешил, кто какие способности проявил. А потом они уложили бы детей и еще посидели в гостиной вдвоем. И в свете камина она стала бы все той же Иден Кепвелл, в которую он без памяти влюбился в Ориент-Экспрессе.
Потому что при свете дня она не всегда такая. Он отчетливо помнит, когда это началось – пять лет назад. Тогда в их семью ворвался ураган ее воспоминаний. Круз не любит вспоминать это время. Но они это пережили. Хотелось бы сказать – «пережили вместе», но это было не так. Каждый боролся с этим по отдельности. Но они победили.
Иден перестала отдаляться. Стала вновь простой и понятной. Лишь изредка в ней показывалось что-то, незнакомое ему. Подозрительный блеск глаз вместе с отстраненным выражением лица. То, что она не любила, когда кто-то играет ее волосами, и просила не делать этого даже детей. А иногда – очень редко – она замыкалась в себе, и растормошить ее было невозможно.
Но это было так редко, а сколько счастливых моментов у них бывало каждый день! И Круз готов был платить этим за них. Потому что когда она была рядом с ним – она была только с ним, он чувствовал. Иден не умела и не хотела притворяться. А значит, она его любила.
Круз Кастильо мечтал когда-нибудь написать о ней книгу. Настолько красиво, насколько умеют лишь немногие писатели, рассказать о том, как она прекрасна. Вот только он сам понимал, что вряд ли напишет. Тут нужен невероятный талант. У Круза его не было. Зато он умел любить – глубоко, не задумываясь, больше жизни. Его семья снова счастлива вместе. И это единственное на свете, что имеет значение.

***
Счастье… Элен много читала о нем. И много фильмов смотрела. И в детстве была уверена, что обязательно будет очень счастлива. Сейчас она действительно была счастлива. Только это было совсем не то, что она могла представить в детстве.
В юности она думала, что ее первая любовь сделала ее очень несчастной. Три года сказки – и катастрофа, перечеркнувшая его жизнь и исковеркавшая ее. После этого она не хотела жить. Не в смысле – покончить с собой, нет. Но в смысле – есть, спать, улыбаться, говорить с ненужными людьми о ненужных вещах. Ей твердили: «Нужно идти дальше. Он бы этого хотел», но для нее это был ничего не значащий набор звуков. Прошло несколько лет, прежде чем она поняла их смысл. Научилась дышать не вполсилы. Искренне смеяться. Просто болтать за чашечкой кофе. Каждый такой шаг был нелегким, выстраданным, но необходимым. Ей не удавалось только одно – полюбить. Впрочем, она и не старалась. Слишком сильной и яркой была ее любовь, чтобы променять ее на другую.

Но однажды она встретила Роберта. Ей показалось, что она заглянула в зеркало: маска уверенности на лице и пронзительно печальные глаза. Они просто сидели за соседними столиками в открытом летнем кафе и вдруг заговорили. Он не старался заинтересовать своей персоной, сразу перейти на «ты», не упражнялся в остроумии. А она отвечала на удивление легко и ненаигранно. Они разошлись, с улыбкой попрощавшись, и не думали, что вспомнят друг о друге на следующий день. Но почему-то вспомнили. И вечером снова пришли в то самое кафе – почти одновременно. По-доброму усмехнулись совпадению и сели за один столик. И снова говорили. По чуть-чуть обо всем, осторожно, словно пробуя кончиками пальцев, горячая ли вода и опуская руку, если все в порядке. Таких тем оказалось немало. Не говорили только об одном – о том, почему в глазах у обоих застыли льдинки неверия. В счастье, в любовь, в людей. Он проводил ее до дома – не подвез, а проводил, и в этом было что-то еще больше сближающее, и на этот раз они уже знали, что встретятся вновь.

Так все и началось. Они встречались, ходили на выставки, ездили вместе за город. Это были какие-то странные отношения, которые нельзя было назвать ни романом, ни дружбой. Они просто были рядом.
Однажды Роберт пригласил ее на премьеру в театр. Это была красивая современная пьеса о любви, тронувшая Элен с первых минут. Но когда кульминацией стала смерть главного героя, сцена для Элен перестала существовать. Глаза заполнились слезами, и она судорожно пыталась вдохнуть, но почему-то не получалось. Кап. Кап. Горячие капли упали на программку.
- Что с тобой? – Роберт легко коснулся ее плеча.
Она помотала головой. Как она не хотела показывать этих слез! Как не хотела пускать кого-то в свою историю! И как тяжело было сейчас фактически пережить ее снова – вместе с понравившейся героиней… Элен пробормотала «прости» и выбежала в фойе.
Она судорожно вдыхала, стараясь успокоиться и перестать плакать, когда ее обняли сильные руки. Впервые за много лет ее обнимал мужчина, но ей не было неловко – в этих руках она почувствовала себя защищенно, и спрятала лицо у Роберта на груди.
- Ну же, Элен, все хорошо. Все пройдет, - тихо шептал он. Он не сказал «Это всего лишь спектакль», потому что, увидев ее, прислонившуюся к стене, давящуюся рыданиями, он сразу поняла, что спектакль – лишь лакмусовая бумажка. Какой же он дурак, что не догадался! Вот откуда эта потерянность за показным равнодушием, эти наполненные тоской глаза… Впервые после Иден его сердце дрогнуло перед слезами женщины.
- Прости меня, - вырвалось у него. Он не объяснил, за что. Она сама расскажет свою историю, если захочет.
Элен постепенно успокоилась и подняла на него заплаканные глаза.
- Это ты прости. Испортила нам вечер.
Роберт вытер ладонями мокрые дорожки на ее щеках.
- Не смей так говорить.

С этого вечера он стал относиться к Элен совсем по-другому, нежнее, бережнее. Женщина, способная столько лет любить без надежды (он знал, что она одна очень давно), тронула его до глубины заледеневшей души. Теперь каждую встречу он старался ее чем-то порадовать, и ее широкая улыбка была для него долгожданной наградой. То он находил ей собрание черно-белых фильмов, которые она обожала, то внезапно дарил букетик неклассических цветов – ландышей или незабудок, а однажды принес ей домой серого вислоухого котенка. Это маленькое чудо привело Элен в такой восторг, что она рассмеялась от радости. И тут же бросилась щебетать над ним: «Только посмотри, какая мордочка! Какие умные глазки! А лапки? Такие маленькие!» Котенок смешно крутил мордочкой и пытался пустить в ход маленькие коготки.
- Спасибо! – воскликнула Элен и, как школьница, поцеловала Роберта в щеку.
Он почувствовал, как по телу пробежало тепло. Это было так непривычно…но приятно.

Она тоже по-своему заботилась о нем. Это только со стороны он казался сильным и не нуждающимся ни в чьем участии. На самом деле она видела его ранимость, его какую-то неприспособленность к жизни – словно все вокруг было слишком обыденным, а он был слишком романтиком, чтобы с этим мириться. Она делала для него какие-то земные мелочи, на которые он раньше не обращал внимания: он понял, насколько вкусен может быть кофе, не ресторанный, а сваренный для тебя близким человеком, что завязать галстук ты можешь и сам – но когда это неторопливыми движениями, словно колдуя, делает Элен, процесс превращается в целое таинство, как непередаваемо хорошо, когда в выходные дни, которые он ненавидел из-за своего одиночества, можно позвонить кому-то, кто обрадуется твоему звонку. Привыкая к нему, Элен раскрывалась, и Роберту все ярче светил застенчивый свет ее души. Для того, чтобы проникнуться к ней страстью, она была слишком мягкая, слишком нежная, слишком верная. И слишком любящая – любящая не только того, кто дал ей столько счастья в юности, но и каждого человека, который рядом. И его тоже любящая – по-своему. А еще она была очень неглупа – и могла бы тоже стать акулой бизнеса, если бы не ее добродушие. Роберт не раз пытался ее убедить в том, что ей нужен больший размах, но она лишь мягко качала головой и говорила, что ей достаточно любимого дела – и свободного времени для своих книг и мыслей. И он переставал спорить: у нее была своя правда.
Впервые после Иден (эти слова теперь нередко приходили в его жизнь) он восхищался женщиной. Это не было восхищением влюбленности, а просто почтительным признанием ее необыкновенности. Однажды Элен полу в шутку, полувсерьез сказал, что он ее рыцарь. Но в каком-то смысле так и было.

Прошло немало времени, прежде чем Роберт решился нарушить то хрупкое равновесие, наступившее в их жизнях. Это было даже не вполне осознанно, в тот вечер звезды светили так ярко, но сияющие глаза Элен затмевали их, и она говорила что-то такое хорошее и правильное, что он поцеловал ее. Осторожно, давая ей выбор – остаться или уйти. Он почувствовал, как она задрожала, но ответила. Они оба были растеряны, но в то же время понимали, что поступают верно. И Элен снова спрятала лицо у него на груди, как тогда, в театре, словно отвечая «Да» на все его вопросы.
И вот когда совершился этот первый поцелуй, остальное уже было быстро и легко. Элен переехала к нему, и вскоре он сделал ей предложение. Это не был шумный вечер яркого счастья, но это было тихое родство душ, молчание – на двоих. Им многое нужно было отпустить в прошлом, чтобы создать семью, но они не торопили друг друга. И в конце того решающего вечера он просто сказал: «Выходи за меня», а она шепнула: «Я согласна».
Их брак оказался более счастливым, чем даже они сами ожидали. Слишком несчастны они были до этого и слишком новым и неизведанным для них были эти разные виды счастья: проснуться раньше другого, обнять его и увидеть его улыбку сквозь сон, вернуться с работы – в дом, где тебя ждут, иметь возможность высказать то, что только что пришло тебе на ум, близкому человеку, который всегда рядом, заниматься обустройством своего дома не абы как, потому что тебе все равно, а с любовью, потому что ты будешь стремиться возвращаться в этот дом и проводить там счастливые часы.

В их отношении друг к другу не было отчаянности последнего шанса – было желание отогреть другого от невзгод его жизни, подарить ему все свое нерастраченное тепло, сделать так, чтобы он искренне улыбался – а ведь это, в какой-то степени, и была любовь,
Дети стали для них долгожданным чудом. Хохотушка Кэти была неутомимой проказницей, и Элен, провозившись с ней весь день, вечером была рада устало наблюдать, как Роберт играет с дочкой, то изображая хищного тигра, то доброго медведя, то большую черепаху, которая обязательно покатает львенка. Глядя на эти счастливые лица, перемазанные красками, или пластилином, или любимым вареньем, Элен хохотала и не могла сказать, кому больше лет – Кэти или ее отцу. Когда она присоединялась к их шумным играм, в доме царил настоящий кавардак – и, уложив дочку спать, они, посмеиваясь, еще долго убирали игрушки и говорили о своей девочке и о сыне, которого так ждали.
Но бывало и так, что ее глаза терялись в его, а руки забывали разомкнуться. Любовь часто стареет с годами, но нежность – никогда.

Да, Элен иногда вспоминает свою любовь. Его синие глаза и вечно разметавшуюся челку. Его веселость, его жажду жизни и любовь к ней. Его сводящие с ума слова об этой любви и собственную любовь, когда она забывала как дышать, лишь бы слушать и слушать его, и быть с ним рядом, каждой частью себя, каждой клеточкой. Да, она хранит его редкие открытки и какие-то вещи, которые никогда не сможет выбросить – из жизни и из памяти. И есть день в году, когда она просит Роберта посидеть в дочкой и уходит – он понимает, куда, но не расспрашивает. Ведь и она не спрашивает его о той, чей русалочий гребень он хранит в своем сейфе рядом с важнейшими документами. В их жизни нет места ни ревности, ни пустому любопытству.
И они счастливы. Когда она слышит, как звенят ключи, открывающие входную дверь, она улыбается – не напоказ, самой себе. Когда она кружится перед зеркалом в новом наряде, он улыбается, понимая, что внешняя красота никогда не затмит красоту ее души. Когда Кэти забирается к папе на коленки и требует, чтобы каждый по очереди ее поцеловал, они улыбаются. И в этих открытых, солнечных улыбках, которых от них практически никто не видел, и цветет их счастье, пусть не такое как у других – а может, и лучше.
 
Форум » Творчество » Фанфикшн: дописанные фики » Ее счастье
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:

Copyright MyCorp © 2024 Конструктор сайтов - uCoz